Чип безумия: эссе для «Русского пионера»

Что делать, если вдруг обнаружишь в себе чип безумия? Как с ним жить, и можно ли выжить, и надо ли выживать? Немыслимый текст поэта и музыканта Дианы Арбениной.

ну наконец-то мы дошли до сути.

безумие! вот он — мой самый сладкий и сочный диагноз! точный и пригвождающий к земле гвоздиком за шкирку, во мне чип безумия.

весной и осенью он активируется, сам по себе, я не понимаю, как это происходит, просто вдруг чувствую, что мне по-олный трындец. крыша съезжает к полу, и потолок валится на голову, я закрываюсь в своей берлоге, и только наша маша имеет разрешение режимно открывать дверь и бросать в дверной проем моей солнечной системы дюжину батареек а2, дюжину банок пива и чертову дюжину сигарет, я так сильно люблю тебя... до сих пор... после всех этих ср.. .ных лет люблю тебя так же сильно... когда ты умирала, я плакал, а ты смотрела на меня осуждая... траншеи тех слез окаменели на моих щеках, превратившись в морщины.

вот он я — безумный старикан, я ненавижу отвисшие коленки своих мятых штанов и запах изо рта. свой, черт возьми, свой собственный запах изо рта. и знаете, пожалуй, только его невозможно прое.. .ть. любовь, здоровье, горизонт, талант, деньги, мечты, музыку, детей — все можно прое...ть, кроме запаха изо рта. это п...ц. он отвратителен, но ты его почему-то любила, помнишь будапешт? ратушу, где ты разбила прозу генри и, написав на стене «fuck u henry miller», сказала мне, что любишь мои стихи, мои ср...ные стихи, и я гений, и поцеловала меня, мы подрались той ночью, после ратуши, сначала я выпил 5 литров пива, потом был чивас, и мы трахались в сортире бара под канонаду желающих отлить, а потом я докопался до твоей юбки, типа короткая, а ты — точно-точно-точно-точно — ты — шлю-ю-ю-ю-юха!!!! ты врезала мне по роже, я моментально ответил, и твои каблуки спиралью взмыли к стойке бара, я разбил тебе губу, и щека повисла флюсом.

что такое стыд? что такое мужчина, ударивший женщину? насмерть любимую.

мне было пох... я находил волну, в ней плавал брамс, я нырял в его голову и забывал о ратуше, о том, как полз за тобой до отеля и умолял простить, и ты простила, но рано — мы любили друг друга в обочине дороги, не сумев дождаться постельной койки в конуре отеля.

я жил по-разному, я не всегда пил. не всегда дрался, бывало, годами не трахался, бывало, годами не пил. бывало, не пил вообще и ходил драться в ринг, бывало, жил в «ритце» месяцами и обедал у юнга, столовался у карла юнга и, надкусывая кончик сигары, находил жизнь великолепной. девочки стоили годовую аренду гаража, в котором стоял «кадиллак» 73-го и печатная машинка валялась в чемодане между облаками презервативов, которые неуклонно, но без спешки таяли.

потом умер отец, и я стал маленьким мальчиком, ждущим наказания за выбитое стекло и получившим вместо него анонимное вечное прощение. я ненавижу анонимное, я ненавижу, когда шлют открытки-шаблоны. я ненавижу цветы по доставке, какой смысл в цветах от тебя, когда их приносит чужой человек??

после смерти отца я стал бояться холода, попадая в исландию, я постоянно думал: если мне сейчас та-ак холодно, каково тогда отцу лежать под землей?

впрочем, отец умел терпеть.

потом появилась ты. и я окончательно сошел с ума. ты появилась в марте, и был снег, и черные петли шоссе, и твои губы, и в ту ночь я понял, что меня ждет.

безумие! страх потерять тебя! страх увидеть тебя под другим! страх от мысли, от одной только мысли, что ты ходишь по нью-йорку и улицы целуют подошвы твоих туфель-кроссовок-ботинок-ступней, и тебе жарко, и ему жарко, и ты оставляешь следы, и я сдох, я сдох той весной, меня буквально парализовало, я сидел с тобой в музеях, в ресторанах, на лавочках в парке и постоянно крепко сжимал твою руку, я ходил за тобой в женский туалет и томился под дверью, обливаемый, как г..., презрением дам, снующих по вонючему периметру стен сортира, зверь, ждущий во мне, зверь, во мне живущий, зверь страждущий, зверь, жаждущий любви, понял — он ее нашел.

ты тоже была разная, нежная, заботливая, но чаще всего невыносимая. ты ревновала меня ко всему живому и предметам, я ненавижу лимон с тех пор, как ты выковыривала его из моих коренных, заподозрив записку от студентки.

я читал в бостоне, университет принимал восторженно, и после были вопросы, и много записок, одну из них я поднял и зачем-то сунул в карман. ты следила за мной весь вечер, в финале мы хорошо набрались, ты села мне на колени прямо в ресторане, где ужинала наша компания, мы пили коньяк и закусывали цитрусом.

— милый, открой рот, — сладко сказала ты.

— зачем? — не понял я.

— открой рот, — повторила ты, и я увидел, как оцепенели твои щеки.

— на х...? — я тоже отвердел, компания стихла.

— кобель ср.. .ный, открой свое х.. .о, 6..., живо, б.. .-6.. .-б..., ненавижу, сука, тебя, падла, ср...ный кобелина, ненавижу!!

— ты ох...ла! — заорал я. — ты че делаешь, а?????

и внезапно для самого себя я открыл рот.

ты деловито заснула в него свои намазанные пурпуром ногти и стала выковыривать шкурку лимона.

я люблю тебя, а ты мертва,

нет, не так! мало того, что ты мертва!!

ты больше не девочка, не женщина, ты не имя. не движение, не прилагательное. не температура, не кусочек воды или разговора.

ты мертвое тело, холодное пустое инерционное содержимое,

и я все это понимаю.

но я безумен, вселенски безумен, во мне чип.

не вытаскивайте.

оставьте, он мой.

на нем написано: «чарльз буковски, я люблю тебя, твоя девочка, лучшая женщина в городе».

и больше ни черта не надо.