Интервью Д.Арбениной информационному агентству ВРЕМЯ

Да, мы действительно начинали с акустики, но это ни в коем случае не — повторение, не вхождение еще раз в одну и ту же воду, это совершенно новая программа. Я чувствую на себе большую ответственность, переживаю, потому что на сцене я буду одна с аккордеоном и гитарой, еще мне рояль обещали, надеюсь, что будет. Когда выступаешь в электрике, все отработано, рядом парни с гитарами, а когда выступаешь в акустике, то ты совершенно незащищен, ты один, со всех сторон открыт. Нижний Новгород станет вторым городом, в котором я выступлю с такой программой. Первый раз был в Москве 1 января. Если все будет хорошо, — я сейчас говорю «если» не потому, что сомневаюсь в себе, а просто не люблю загадывать, — если все получится, то мы будем позволять себе такой формат хотя бы раз в месяц.

— К выбору города мы подходили с большой опаской, но с Нижним Новгородом у нас давние отношения, он вообще имеет репутацию рок-н-рольного города. Он в списке тех городов, где мне комфортно, с которыми я буду встречаться.

— Нет, хитов точно не будет. Я сейчас «31 весну» и не сыграю. Будут либо новые песни, либо редкие, которых нет в записи и не существует в электрическом варианте. Стоит послушать.

— Ой, восьмое марта для меня — это Артем и Марта (дети Арбениной — примеч. РИА «Время Н»). Весна начинается не по календарю, а тогда, когда ты влюбляешься, и  кто-то у тебя получается. Праздник осложнился тем, что 8 марта мы играли последний концерт «Армии» 2009 года на бис в Москве. Да, вот так затянулось, потому что страна у нас просто огромная! А что подарили? Цветы надо женщинам дарить! Я вот сейчас к вам так бежала, в пробке стояла, злилась, но когда меня встретили цветами, это все искупило.

— Что значит помочь? Если взять и передать диск Мише Козыреву, то это одно, а если просят послушать и оценить, я никогда не отказываю. Но сама я никого не опекаю, это слишком большая ответственность. Я не берусь судить о степени таланта: меня либо зацепило, либо нет, третьего не дано. Но цепляет, к сожалению, нечасто. Вот MUSE меня цепляет. Но если мне что-то понравится, я об этом обязательно скажу, молчать не буду.

— Я никогда никуда сама не пробивалась. Как пела, так и пою. Мое творчество вообще разделилось на два этапа: до рождения детей и после. Я сейчас как будто села в другой поезд! Не надо никогда думать о наградах, о признании, нужно просто петь, играть, писать. Если не можешь не делать, то все будет. А думать о том, что когда-то придет продюсер и все станет хорошо, глупо и нелепо. У нас в стране нет шоу-бизнеса, у нас этот шоубиз выглядит как медведь на Красной площади, это просто смешно. У нас можно рассчитывать только на себя.

— Все хорошо, дети с семьей, они под присмотром. Вот мне прислали mms: Тема сейчас рисует. Мне повезло, им вдвоем нескучно. В роддоме, когда я только родила, медсестра мне сказала: «Двойня, мальчик и девочка. Бинго!» Я всегда хотела мальчика, но так здорово, что у меня еще и девочка — полный набор. Она такая активная и тоненькая — тоненькая, мы все думали, что она первая пойдет, а первым пошел Тема. Он постоянно ползал, ему очень это нравилось. И вот однажды мы выходим гулять, и я говорю: «Смотри, Тема, кто-нибудь на улице ползает? Нет, все ходят, а ползают только пьяные». И он отпустил мою руку и пошел. Я никогда не считала своих детей малышами, я с ними общаюсь как с взрослыми, наверное, потому что родила их уже в зрелом возрасте, в 35 лет.

— Постоянно, я же дома тоже играю и на гитаре, и на баяне. Но баян им больше нравится, потому что на нем больше кнопочек, можно и тут потрогать, и там. (Смеется). Нет такого, чтобы я специально включала им классическую музыку. Мои родители, например, меня с самого рождения приучали к классике, я даже засыпала только под «Времена года». Наверное, поэтому я и ненавидела классику до 27 лет. Тему с Мартой я не пичкаю такой серьезной музыкой.

— Да, я только тогда почувствовала весь трагизм существования. У меня была постродовая депрессия: я просто увидела, что детям совсем не хочется в этот мир, им там, в животике, удобно и хорошо, а здесь им плохо. Первые четыре месяца были просто кошмаром. Когда человек рождается, первое, что он делает, — это плачет, а потом уже начинает улыбаться, и первые месяцы я пыталась убедить их, что здесь тоже хорошо. Как только они начали улыбаться, я поняла, что победила. Если бы не они, я бы так и осталась дурой. Знаете, я не из тех людей, что считают, что обязательно сначала надо окончить школу, потом поступить в институт, потом закончить его, построить карьеру, а потом уже заводить семью. Я никогда не ограничивала себя каким-то сценарием — все будет так, как Бог даст. И домашней мамочкой я тоже быть не могу. Вы знаете, я на концерте ощущаю такой энергообмен с публикой, и после концерта я совершенно счастлива! А если я долго не выступаю, то на меня находит хандра, депрессия. Зачем я такая своим детям? С концертов я привожу им столько любви, что они в ней просто купаются. Все воздается.

— А я ничего не успеваю. Мы просто не сразу понимаем, что поток энергии у нас один, и он может закончиться, поэтому жить нужно так, словно ты собираешься жить вечно. Я вот, например, катастрофически — простите за самоцитату — мало сплю, надо бы побольше.

— Религиозный, да. Но нельзя сказать, чтобы я часто ходила в церковь. Я понимаю, почему нужен институт церкви, но многое меня в нем пугает. Сами священники мне часто не нравятся, но я понимаю, что с Богом, наверное, можно общаться и без посредников.

— Ну, до автобиографии мне, наверное, далековато, все-таки мне 36, а не 66 (смеется). Но, если бы я нашла время, я бы написала книгу про то, каково это вынашивать и рожать двойню. Это такая неисчерпаемая тема! До их рождения я была наивна, как все нерожавшие женщины. Мне казалось, что я рожу их уже годовалыми, они посмотрят друг на друга, сразу возьмутся за руки и пойдут по жизни вместе. Меня поразило, насколько они равнодушны друг к другу — они поначалу вообще не обращали друг на друга внимания. Один мог орать во все горло, а другой при этом спокойно спал. Поэтому каждое утро у нас начиналось так: я брала на руки того, кто проснулся первым, и несла его знакомиться с братом или сестрой. Сейчас Артем в основном занимается тем, что отбирает у Марты игрушки, но мы все ждем, когда у них проклюнется дружба.

— Я хочу, чтобы они были творческими людьми — может, необязательно музыкантами. Я жесткий человек, но при этом страдаю от этой своей жесткости. Если меня сейчас спросят, что бы я сделала, если бы Марта, когда подрастет, решила уйти с цыганами, я бы, наверное, испытала искушение сказать: «Пусть идет! Вперед!». Но на самом деле я боюсь стать деспотичной и не дать им той свободы, которую хочу дать сейчас. Я сейчас могу говорить так, а потом мне стрельнет отдать Марту лет в восемь в балет через слезы, уговоры. Но я не хочу быть такой, я хочу сохранить вот это мое теперешнее понимание как можно дольше. Если бы я в свое время послушалась своих родителей, то я бы сейчас преподавала русский язык американцам где-нибудь на Аляске. Родители тогда хотели именно этого, они не запрещали мне заниматься музыкой, говорили: «Ради Бога, пусть это будет твоим хобби». Но я просто не могла тогда жить так, я себя не чувствовала на своем месте. Поэтому я сейчас хочу, чтобы дети могли пойти мне наперекор.

 

Источник