«Это назвалось бы счастьем, если бы не было в нем львиной доли печали…»

Диана Арбенина: «Это назвалось бы счастьем, если бы не было в нем львиной доли печали…»

В канун 8 марта в гостях у «Пулковского меридиана» – одна из самых ярких женщин современности:  музыкант, поэт, композитор и лидер группы «Ночные Снайперы» Диана Арбенина.

– «Снайперам» – 25. Есть точно найденные слова. Есть песни, в которых – жизнь. Есть осознание себя в творчестве. Но наверняка какой-то жизненный урок так и остался невыученным. Какой?

– Я много думаю сейчас над цифрой 25 и прихожу к выводу, что это не то количеств лет, которое обязывает подводить итоги. Рано все-таки. Четверть века – это классный повод показать все, что ты успел сделать, сыграть самые актуальные и любимые песни, пригласить друзей на концерты, покуражиться, повеселиться, пообниматься, почитать новое, вспомнить старое. В общем, 25 лет – это молодой возраст, как ни говори. И мое настроение полностью ему отвечает. Так что невыученных уроков полный ранец!

– Дайте свое определение: петь под фонограмму – это все равно что...

– Работать живым суфлером.

– С кем с удовольствием бы спели, если бы не существовало границ во времени? И что это была бы за песня?

– Часто отвечала на этот вопрос и постоянно чувствовала какую-то неправильность, называя имена великих. Думаю, здесь дело в том, что для меня нет сослагательного наклонения. Оно мне не интересно как прошлое. Уважение к прошлому – безусловно, но не более. Эмоция на долю секунды. Мне интересно то, что сейчас. А сейчас, да и всегда, мне больше всего интересно заниматься своей творческой сущностью.

– Вы положили на музыку стихотворение Иосифа Бродского «Я сижу у окна». Почему именно это?

– Это манифест одиночества. Каждый поэт пытается его написать. У Бродского он такой. Моя песня не более чем ритм, вытащенный из тела стихотворения.

– Как родилось ваше стихотворение «знаешь сегодня мне снилось», посвященное Бродскому?

– Моей фанатической любовью к Петербургу и неизбывной тоской по людям, которых я в нем похоронила.

– Почему без заглавных букв и знаков препинания? Чтобы стихотворение – залпом?

– Так повелось. Полагаю, здесь дело в дизайне стихотворного тела. Я же эстет (смеется).

– Насколько я понимаю, вы четко разделяете: вот текст для песни, а вот стихотворение. А вдруг возникнет желание положить на музыку стихотворение, написанное, скажем, лет пять назад? Вы решитесь спеть или будете читать под аккомпанемент? Или этого не случится: зачем петь стихи, когда можно петь песни?

– Стихотворения я оформляю импровизацией на пианино. Кстати, готова целая аудиокнига таких стихов, и «Финский», упомянутый вами, там тоже есть.

А песни до сих пор хлещут из меня. Так что нет ни времени, ни желания перечитывать старое и рыться в поисках материала.

– Про стихи: как пишутся, как находят, всегда ли успеваете записать строки-мысли? И о чем – главном для вас – хотите сказать?

– Я пытаюсь не давать себе писать. Не хочу. Хочу молчать. У меня больше нет ни ручки, ни блокнота. Я хочу огромной и бесконечной тишины. Хочу утонуть в ней. Так что все, что до вас доходит, – это то, что по-настоящему невозможно было запереть. И да – я ничего не хочу сказать. Вообще ничего.

Есть желание положить на музыку стихи других поэтов? (кроме «Я сижу у окна»).

– Всегда спонтанно. Я не следопыт в поисках чужого вследствие дефицита своего.

– Самые пронзительные строки о любви, на ваш взгляд.

– Не пойми меня дурно.

С твоим голосом, телом, именем

ничего уже больше не связано;

никто их не уничтожил,

но забыть одну жизнь –

человеку нужна, как минимум,

еще одна жизнь. И я эту долю прожил.

– Когда чем-то увлечен, неизбежно попадаешь под его влияние. Вам дороги Цветаева и Бродский: читая их, можно захлебнуться. Вот также и на строках ваших стихотворений перехватывает дыхание. И это слышно. Давайте представим себе такую ситуацию. 2028 год. Студент филфака пишет дипломную работу на примерно такую тему: «Влияние поэзии М.Цветаевой и И.Бродского на русский рок начала 21 века (на материале поэзии Д.Арбениной)». Как вам такая формулировка? Правомерно?

– О, это было бы любопытно почитать! Пожалуйста, найдите какого-нибудь умницу из моей альма-матер (Петербургский университет) и спровоцируйте его на такое исследование! Поэтическая связь, как и корни, их безусловное присутствие в нашей жизни, их, я бы даже сказала, диктатура... да, именно диктатура корней, того, что нам было дано без нашего ведома и желания, нельзя оспаривать. Я скажу даже больше: мне очень не хватает поэтического братства. Того, что было в России в начале прошлого века. Всех этих голодных бездомных Мандельштамов, Ходасевичей и Мариенгофов, Цветаевой с перманентно раненными глазами, всех этих колких футуристов и Хармса с его Идой Моисеевной, которая сморкалась в стакан. Да, господи, я могу перечислять до бесконечности, потому что все это поэтическое Зазеркалье течет в моих жилах, и я знаю его на уровне своей крови. И, господи, как же я тоскую по возможности читать коллегам новое и петь им песни. Век не тот. И как жаль.

– За что благодарны филфаку?

– За то, что он сделал из меня лингвиста (улыбается).

– Какую книгу все хотите прочитать, да руки не доходят?

– Хочу наконец прочитать «Графа Монте-Кристо» и «Трех мушкетеров». В детстве ход не дошел.

– Чему учитесь у детей?

– Терпеть, терпеть, терпеть. И доброте.

– Марта и Артем – имена ваших детей эхом откликаются друг в друге и отличаются одной буквой. Так ведь случайно совпало? Или просто мама – поэт и музыкант?

– Это абсолютная случайность. Когда мне указали на это практически полное пересечение букв в именах, я изумилась. Все предначертано, конечно.

– Что говорят дети, когда видят вас на экране?

– Они индифферентны. Их все больше занимает собственная самоидентификация. Марту особенно. Я этому рада. Не хочу, чтобы они были моей тенью. У них свои судьбы, и я не каменная глыба на их жизненном пути.

– Вам часто приходится прогуливать родительские собрания в школе? Вы там случайно не в родительском комитете?

– Меня мало в школе. Это осознанная позиция. Понятно, я всегда на связи, в курсе того, что происходит в школе. Бываю везде, где необходимо присутствовать. Тем более что у нас классный родительский коллектив и отличные преподаватели. Но я с каждым годом все больше замыкаюсь в себе. У меня вообще встречи с друзьями редки. Какой уж тут родительский комитет!

– Так сложилось или специально придумывалась подпись «д. ар»? И что для вас – настоящий дар, главный подарок?

– Это не более чем инициалы моего имени. Но звучит классно, согласна.

Самое главное, что мне больно, что мне стыдно, что я плачу. Это значит, что бог любит меня. А нет любви важнее, чем его благословление.

– Когда впервые появилась мысль об оправдании жизни творчеством?

– Всегда был катарсис после новой песни. Я думала поначалу, это эйфория. Позже поняла, что чувство, которое испытываю, намного глубже головокружения от написанного. И чувство это назвалось бы счастьем, если бы не было в нем львиной доли печали.

Только жизнь и ее осознание дает такую непростую гамму чувств: эйфорию, кайф, печаль, счастье, радость. Я абсолютно полноценна только после творческого акта.

Беседовала Марина Романова,

Фото: Лада Север