Новое интервью Дианы Арбениной - и снова о книгах.

В следующем году это интервью войдет в книгу, собранную по итогам проекта "Книги моей жизни". И этот сборник обещает быть мощным - о самых важных книгах расскажут очень интересные люди (например, Владимир Познер).

ДИАНА АРБЕНИНА: Жизнь до и после Ремарка

Певица Диана Арбенина: «Человек должен читать. Читать — так же естественно, как дышать»

Журнал «Профиль» совместно с Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям и Российским книжным союзом продолжает проект «Книги моей жизни». Суть проекта состоит в том, что известные люди — артисты, художники, журналисты — составляют список из 10—15 литературных произведений, которые сильно на них повлияли, и рассказывают о них, вспоминают, как начинали читать. На страницах «Профиля» в рамках проекта в этом году уже выступили тележурналист Владимир Познер и художник Юрий Купер. Сегодня о книгах, повлиявших на становление ее личности, рассказывает певица, поэт и автор песен Диана Арбенина.

ПРОФИЛЬ: Вы помните, когда впервые взяли в руки книгу?

Арбенина: Читала я лет с трех. Кто научил, не помню. Зато четко помню, как однажды ночью вдруг проснулась с чувством, что разучилась читать. Схватила газету, попыталась составить слоги — ничего не получилось.

ПРОФИЛЬ: Ужас... Закончилось-то все хорошо?

Арбенина: Уснула в слезах, проснулась утром — и смогла. Представляете, насколько для меня это было важно? Я родилась в 1974-м, тогда общество было читающее. К тому же я не ходила в садик. Ждала родителей с работы и читала.

ПРОФИЛЬ: Вполне самостоятельная особа, как ваша любимая Пеппи Длинныйчулок, героиня книги, которую вы назвали первой. А как же сказки?

Арбенина: В детстве я не помню русских сказок вообще. В моем сознании их нет. Ни одной. Помню только рассказ Льва Толстого «Лев и собачка».

ПРОФИЛЬ: Жалостливый такой...

Арбенина: Очень! Я плакала со страшной силой. До сих пор кажется, это со мной случилось. Хочется прочитать его детям, но я решила повременить чуть-чуть…

ПРОФИЛЬ: Пощадить?

Арбенина: Себя в первую очередь. Я такая стала сентиментальная с годами… «Снежную королеву», «Золушку», «Огниво», «Кота в сапогах», «Русалочку» помню и «Бременских музыкантов», и «Храброго портняжку», конечно. У меня в голове могут переплетаться авторы и сюжеты. Их было так много, они мешались в детском сознании. Наверное, именно оттуда пошло увлечение западной литературой на всю жизнь. Я западник, конечно. При огромной любви к русскому языку. При стремлении писать только на русском языке. Мне так интересно по-русски думать! Но с чего все начиналось? С братьев Гримм, с Андерсена и Шарля Перро. Но поскольку это совсем младенческий возраст, я в список эти книги не внесла. Я сразу взяла быка за рога и сказала о любимейшем персонаже — Пеппи.

ПРОФИЛЬ: Вы себя с ней идентифицировали?

Арбенина: Конечно! У меня никогда не было идеалов-принцесс, ну, разве что «Принцесса на горошине», хотя я все думала: как она эту горошину почувствовала? Сказки никогда не были для меня сказками. Все было на самом деле.

ПРОФИЛЬ: Только скучные взрослые думают, что сказки — выдумка.

Арбенина: Скажите, да? Я детям пыталась читать «Карлсона», когда им было полтора года. Само собой, в переводе Лунгиной. Но они, конечно, ничего не понимали, крутились и вертелись.

ПРОФИЛЬ: Для таких маленьких есть истории попроще…

Арбенина: Слушайте, а зачем читать «Колобка»? Он же тупой.

ПРОФИЛЬ: Зато понятный. Колобок пал в неравной борьбе, финал-то трагический. Не так уж и тупо. Особенно если философски рассматривать.

Арбенина: Если философски рассматривать, то братья Гримм очень кровожадные.

ПРОФИЛЬ: Народные сказки все кровавые.

Арбенина: Ну не могу я — «Теремок», «Колобок», это все примитивно…

ПРОФИЛЬ: Бабка за дедку, дедка за репку…

Арбенина: Тянут-потянут, вытянуть не могут. В принципе под это можно подвести мораль, но не хочется. Тоска.

ПРОФИЛЬ: И под «Колобка» можно. Это на самом деле экзистенциальная сказка, если на то пошло.

Арбенина: Это наша с вами заумь. Когда читаешь детям «бабка за дедку, дедка за репку», то, кроме «бабка за дедку», они ничего не понимают. Скучно.

ПРОФИЛЬ: Уже понятно, что чтением детей будете серьезно заниматься, а как у вас было?

Арбенина: Ну, мне-то никто не читал. Мама влияла тоньше. Я постоянно бегала в библиотеку. Там давали не больше семи книг за раз. Я набирала стопку, приносила, показывала маме. Она спрашивала: а это почему, а это? И я по выражению лица все понимала. Правда, выбор в библиотеке был не ахти: что-то обязательное детское, классика… Тогда я прочитала «Отцов и детей», классе в первом…

ПРОФИЛЬ: «Отцы и дети» в первом классе?!

Арбенина: Да. Ничего не поняла, но читать было безумно интересно. Когда второй раз прочитала, как-то стало жалко… лягушек. Это же очевидно для детского восприятия! Кстати, в школьной программе по литературе мне нравилось всё! Я уже тогда чувствовала, что язык Чернышевского, например, убогий. Ну, как «Теремок». Зато Тургенев очень нравился. Очень! Взахлеб читала, с восторгом. Особенно «Рудина».

ПРОФИЛЬ: Почему именно «Рудин»?

Арбенина: Наверное, потому, что нравился «Овод». Сейчас впервые об этом подумала. Образ мятущегося романтического революционера, красный шарф, баррикады, замкнутость — впечатляло. Особенно красный шарф.

ПРОФИЛЬ: Рудин, красный шарф и Пеппи Длинныйчулок…

Арбенина: Да, такая гремучая смесь. Пеппи, конечно, ближе. Она смелая, самостоятельная, веселая. И еще веснушки. Хотя ситуация в семье у нее непростая. Может, я некоторым образом экстраполировала ее на себя, потому что тоже была одна. Папа с мамой всегда на работе. Я себя помню в абсолютном счастье и абсолютном одиночестве. Оно меня никогда не тяготило. Родители всегда воспитывали меня в дружбе, но не знаю, как привили мне эту самостоятельность дьявольскую — чуть ли не с рождения. Просматриваю сейчас детскую литературу на предмет, что бы современного детям дать, — ничего не нахожу. Либо высосано из пальца и никакой фантазии, либо какой-то детский лепет — скажем, у американцев.

ПРОФИЛЬ: Владислав Крапивин — он следующий в вашей книжной коллекции. Сейчас это имя не на слуху.

Арбенина: Вы что! Это мой любимый писатель. Я была в него просто влюблена. Хотя даже не знаю, как он выглядит. Казалось, он должен быть такой высокий, импозантный, худощавый, с тонкими пальцами. Вот как Янковский — мой идеал мужчины. Но думаю, что пролетаю со страшной силой в этом образе. Наверное, он седой и округлый. Его книги про дружбу! И особенно нравилось море, о котором он писал!

ПРОФИЛЬ: Яхты, паруса…

Арбенина: Не яхты — корабли. Яхты у меня знаете с чем связаны? С толстосумами, которые на них плавают с шампанским, проститутками и всеми делами. Вот это яхты. Там были корабли, лодки, Севастополь, якоря... Ой, как это меня волновало! Я же сына назвала, как героя этой книги. Знала, что у меня будет сын и его будут звать Артем. У меня всё из книг, а как же! Давайте дальше прокатимся по русской литературе.

ПРОФИЛЬ: Давайте.

Арбенина: Потом настигли Чичиков и Манилов. «Петербургские рассказы» для меня были очень мрачными. Когда попала в Питер, окунулась в этот сплин и полюбила этот город навсегда, поняла, что Николай Васильевич все четко срисовал. «Вечера на хуторе…», «Мертвые души» — совершенно другая атмосфера. Гоголь — гений, разный, полярный. Как же я боялась Вия!

ПРОФИЛЬ: Перечитываете Гоголя?

Арбенина: Я всю классику время от времени беру в руки. Чаще всего бывает так: приезжаю с гастролей, захожу в кабинет и начинаю читать. А все книги, которые у меня на полках, — читаные.

ПРОФИЛЬ: Хотите сказать, что все книги в своей библиотеке вы читали?

Арбенина: А как иначе? У меня своей библиотеки долго не было, потому что не было дома. Дом появился из-за собаки, а собака появилась из-за того, что я написала песню «Сенбернары». Для меня самая большая боль была — заходить в книжный магазин, потому что я обалдевала от запаха книг, он меня очень волновал и сейчас волнует. Всегда есть желание все купить. А унести с собой невозможно. Я с рюкзаком всегда ходила — купишь 3—4 книги, и уже тяжело… Книги стали появляться только с появлением дома. Я читаю книгу, потом могу к ней вернуться. Я к Борхесу так возвращаюсь.

ПРОФИЛЬ: Борхеса в списке нет. Пишем?

Арбенина: Безусловно. Мне нравятся его циклы. Когда начинала читать, было очень тяжело продираться через его аллюзии, ассоциации. Он же профессор. Архивариус, точнее. Я могу его воспринимать дозированно, как Джойса. Не верю людям, которые говорят: «Ой, я так люблю «Улисса»!» Ага, взял и прочитал. Ну зачем свистеть? Свистеть-то не надо. Он тяжело читается. Намного тяжелее, чем Пруст, например.

ПРОФИЛЬ: Дальше идут «Три товарища»?

Арбенина: Это переходный возраст, класс седьмой. Нашла книгу в комнате родителей — у них был свой книжный шкаф, который ужасно манил. Открыла, прочитала и поняла, что моя жизнь уже закончилась.

ПРОФИЛЬ: То есть?

Арбенина: Да, жизнь до Ремарка. И началась какая-то другая… Помню даже рисунок на переплете. Это совпало по времени с взрослением. От чтения возникало очень много вопросов. Мне, правда, спросить было не у кого.

ПРОФИЛЬ: У родителей?

Арбенина: Не-не-не. Я предпочитала сама.

ПРОФИЛЬ: Но мама-то журналист...

Арбенина: У нас с мамой были другие какие-то отношения. Зато отец переписывал и присылал мне в письмах Цветаеву.

ПРОФИЛЬ: Трогательно.

Арбенина: У меня папа вообще очень трогательный. Интеллектуал до мозга костей. После Ремарка надолго начался Хемингуэй. Хотя я далеко не сразу поняла глубину его рассказов. Я не задумывалась, как сложно написать простой рассказ. Тогда было непонятно. Сейчас у меня выходит книжка «Спринтер». Когда была беременна, вдруг потянуло на рассказы. Простоте меня научил Хемингуэй. И скупой сдержанности. Когда я оказалась на Кубе, попросила отвезти на его виллу. Светило адское солнце, и при этом оно почему-то не пекло. Нам разрешили походить, заглянуть в окна. Стоят сапоги его, висят фото, афиши с корридой. И такое ощущение, что он только что вышел — покурить или на маяк. Когда — еще в период острого подросткового увлечения — прочитала про его самоубийство, очень сильно на него обиделась и в нем разочаровалась. Нигилистка была. А теперь думаю: не исключено, что это самый последний смелый его поступок. Потому что наблюдать за тем, как стареешь — а стареть не хочешь и этому противишься, — может быть так тяжело…

ПРОФИЛЬ: Маяковский, «Облако в штанах».

Арбенина: Маяковский случился именно в то самое лето Серебряного века. Его любовная лирика меня потрясла. Что касается мандатов и прочего, считаю, что это очень кайфовые стихи, красивые, новаторские.

ПРОФИЛЬ: На нем в массовом сознании сейчас клише пролетарского поэта…

Арбенина: Помните, у Мариенгофа в мемуарах очень конкретно всплыл Есенин, абсолютно непохожий на эту лубочную картину: такой жесткий алкоголик, который постоянно бил Айседору и сам был несчастным от этого. Вот кто на самом деле шел на компромисс с властью! Не понимаю, почему об этом все забывают, а Маяковскому клеймо поставили на лоб! Легко сейчас рассуждать, продался он большевикам или не продался. А я считаю, что это все чушь собачья. Ты сам там и тогда не жил, ты не знаешь, как ты поступил бы. Потом, если сравнивать с сегодняшним днем, непонятно, как в этой ситуации в нашей стране себя вести, правда? Что останется, что схлынет… Поэтому я думаю: артист должен оставаться артистом, поэт — поэтом. Нужно отдавать должное его творчеству. Маяковский был очень талантливым и очень нежным человеком. Посмотрите, какие у него ребеночьи глаза. На мой взгляд, он был совершенно невзрослый. И потом, сказать о себе: «Я не мужчина, я облако в штанах» — это очень смело. А срубило меня: «Приду в 4, сказала Мария. 8. 9. 10…» Так просто сделано — и как передано напряжение! И чувствуешь, как спеленывало ожидание его шею. Для меня это откровение.

ПРОФИЛЬ: Цветаева, Ахматова?

Арбенина: Ничего нового не скажу, все давно сказано. Поэтому только о своих ощущениях. Их почему-то сравнивают, точнее, в один ряд ставят. Их сравнивать нельзя. Цветаева — она рассыпает жемчуга. А Ахматова эти жемчуга нанизывает. Они по своим проявлениям, логическим и чувственным, совершенно разные женщины. Одна очень сдержанная. Королева. Вторая мятущаяся, с этой идиотской стрижкой, сумасшедшая, гениальная. Без друзей, без поддержки.

ПРОФИЛЬ: Любимые цветаевские строчки?

Арбенина: Мне нравятся поэмы. Когда бегу по этим лесенкам, цепляюсь не за метафоры, цепляюсь за то, как она отображает суть вещей. Она мне интересна не с точки зрения лирики, а с точки зрения преломления языка. Надо будет перечитать, кстати… А вот Ахматову долго не понимала. Потом, когда дала себе труд прочитать Гумилева, который ее взрастил, стала упиваться ее стихами. Поняла, насколько тяжело писать о своих женских страданиях, а потом вдруг воткнуть яркую деталь — перчатку, которую он не поднял и забыл… Именно это освящает трагизм ситуации. И это стало мне очень близко.

ПРОФИЛЬ: А Ходасевич как возник?

Арбенина: С него все началось. Я еще про Цветаеву-то ничего не знала, а Ходасевич уже был. Я его переписывала в тетрадку, учила… Никогда не учила стихи специально, с памятью у меня не так хорошо. Даже сейчас, написав такое количество песен, с пюпитром иной раз выхожу, представляете? А некоторые его строчки сами намертво врезались: «И нож под левым лиловатым еще девическим соском…»

ПРОФИЛЬ: Дальше в вашем списке Бродский, поэт совершенно иного склада.

Арбенина: Люди делятся на две категории: одни в себе стекла бьют, и бьют, и бьют, а наружу ничего не выпускают, и ты думаешь, они холодные, такие сдержанно-отстраненные. А потом они умирают от разрыва сердца. А есть люди, как фонтаны, — все эмоции бурно выплескивают и живут долго и счастливо. Вот непонятно: кто больше страдает? Бродский, мне кажется, по натуре и воспитанию питерскому был очень сдержанный человек. С потрясающим внутренним стержнем и строгими внутренними правилами, которые органически не мог нарушить. Его выкинули из страны, отлучили от русского языка… Мы не знаем, как Бродский сидел в своей Венеции, каково ему было кормить голубей и писать по-английски. Он никогда и не говорил, что у него там, внутри. В его стихах есть и аскеза. Он математик в стихе. Многие метафоры сложно просечь с первого раза. А потом, когда въезжаешь в суть, в технологию языка, потрясает глубина мысли… Даже не мысли, а ее преломления через язык. В этом особый шарм для меня:

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

ПРОФИЛЬ: Мы добрались до Кьеркегора. Как, почему, откуда он взялся?

Арбенина: Кьеркегор взялся, когда училась в Питере — сразу в двух университетах. Так получилось, что я уехала на месяц в Данию, никого не предупредив, прямо во время учебного года. Это был 1995 год. Какой-то непонятный обмен, с университетом не связанный. Естественно, там много времени проводила с датчанами. Более угрюмого народа не видела вообще. И было понятно, почему. Надо пожить там месяц, чтобы понять: от такой жизни в принципе можно сойти с ума. Эти мрачные люди мне популярно объясняли, кто такой Кьеркегор.

ПРОФИЛЬ: Хотите сказать, что тексты его читали?

Арбенина: Читать его, безусловно, невозможно.

ПРОФИЛЬ: Вам интересны не книги, а идеи, он сам как личность ?

Арбенина: Как угрюмое, совершенно беспросветное чудовище, которое понимало жизнь примерно так же, как Сартр, только намного угрюмее. Он у меня остался в памяти очень интересным персонажем. Есть Кафка — и Кьеркегор туда же. Или оттуда же. Поэтому для меня никакого противоречия нет. Для меня он совершенно естественен в этой когорте.

ПРОФИЛЬ: Одно из самых известных его произведений — трактат об иронии. А из самого интересного, мне кажется, это его система жизненного цикла, когда есть несколько типов существования. От обывателя, человека, живущего стадным инстинктом, который не знает выбора. Потом у него идет эстетик, который знает о выборе и делает его в пользу удовольствий. Затем этик, а потом человек веры. Каждый следующий этап познается через страдание.

Арбенина: Вот я так и живу.

ПРОФИЛЬ: Без книг человек может вырасти нормальным?

Арбенина: Нет. Это упыриное, животное состояние. Человек должен читать. Как заразить этой страстью? Не знаю. Читать — так же естественно, как дышать. Очень обидно, что теперь такое время, когда тем, что составляет естественную потребность, надо как-то специально заражать. Вот сейчас растут мои дети, и я думаю, как сделать, чтобы они сами к этому пришли. Либо глядя на меня, либо еще как-то, но чтобы не выросли нечитающими. Ведь сейчас столько устройств, которыми можно занять ребенка лучше, чем книгой. В моем детстве это было легче. Когда спрашивают, о каком отдыхе я мечтаю, говорю: поспать, потому что сплю по 4—5 часов — мозги не отдыхают, — и почитать. Всё. Даже могу отказать себе в пеших прогулках. Пара дней без книги в руках — и мне чтения начинает не хватать физически. Тут нет никакой доблести. Просто меня элементарно к этому приучили.

Диана Арбенина - книги моей жизни: 

Астрид Линдгрен. «Пеппи Длинныйчулок»
Владислав Крапивин. «Трое с площади Карронад»
Иван Тургенев. «Рудин»
Эрих Мария Ремарк. «Три товарища»
Эрнест Хемингуэй. «Фиеста»
Владимир Маяковский. «Облако в штанах»
Марина Цветаева. «Поэма конца»
Владислав Ходасевич. Стихи
Иосиф Бродский. «Часть речи»
Михаил Шишкин. Проза
Серен Обю Кьеркегор. Сочинения

Источник www.profile.ru